ТУМАННО-ДОЖДЛИВАЯ ИСТОРИЯ
Навеяно К.А.
* * *
Эта история произошла в Питере...
Ну, конечно! А где же еще? Только в этом призрачном, полным тайн и загадок городе, лоснящемся от дождя в лучах пробивающегося солнца, и происходят настоящие чудеса... Я расскажу вам об одном из них.
* * *
|
Мы до сих пор не вместе. Врозь.
Так после сна сложилась явь...
И если что-то удалось,
В том виновата ты, не я.
В моих стихах не сахар - йод
Так после сна сложилась быль.
И если нам не повезет,
Виновен буду я. Не ты...
К.Арбенин
|
Он был простым волшебником. Не великим и всемогущим, но и не таким уж и мелким и незаметным. Не молодым, и не старым. Таким же, как тысячи других волшебников - где-то шалил, где-то смешил, где-то удивлял. Так, чудачил понемногу. И только.... если приглядеться повнимательнее, можно было заметить, что глаза у него серые - как утренний туман. Никто не знает его имени - просто Волшебник. Никто не узнал бы его в толпе, среди спешащих по своим делам людей, да и не так уж часто он покидал свой заколдованный дом... Но каждый раз, когда за окном начинался дождь, он брал под мышку свой стеклянный мольберт и выходил на улицу. Он шел куда-то, сам не зная куда, то прямо, то сворачивая в переулки, минуя дворы, арки, скверики, мосты, пока, наконец, не останавливался. Тогда Волшебник закрывал глаза, поворачивал лицо навстречу падающим каплям и вслушивался в музыку дождя - барабанную дробь крыш, саксофоны водосточных труб и клавиши мостовых. И постепенно его руки начинали двигаться. Сначала медленно, словно в каком-то загадочном танце, потом быстрее и быстрее. Пальцы складывались в причудливые знаки, лишь на мгновение оставляя на стекле мольберта едва заметный след, который тут же исчезал, смываемый дождем. Но руки Волшебника двигались все быстрее, и вот уже можно было различить проступающий сквозь потоки воды рисунок. А Он все не останавливался, и самозабвенно рисовал, то и дело выхватывая из рукавов клочки тумана. И вот уже отчетливо видно лицо. Глаза, губы, небрежная прядь на лбу... ЕЁ лицо. В тот самый момент, когда последний штрих был завершен, Он открывал глаза и замирал на мгновение, глядя на ЕЁ совершенные черты. Лишь мгновение, короткий миг, и ОНА снова исчезала в дожде и тумане, оставляя лишь легкое прикосновение печали в ЕГО душе... Волшебник не знал, кто ОНА такая, и почему его руки неизменно рисуют именно ЕЁ лицо. Но он знал точно, что однажды он ЕЁ найдет. Обязательно найдет!
И замирающий вдали дождь уносил за собой отголоски диезов и бемолей....
* * *
|
Когда я вымою свинцовыми слезами
Следы сапог в израненной душе,
И униженья ядовитый пламень
До пепла в сердце прогорит уже,
Тогда с неистовым, отчаянным усильем
Я взор свой к небу подниму опять,
И расправляя срезанные крылья,
Еще попробую по-прежнему летать...
|
Она родилась ангелом. Да, да – настоящим ангелом, с красивыми белыми крыльями за спиной. Её домом было небо, и глаза её были такими же глубокими и синими. Она была свободна, беспечна и счастлива, как могут быть счастливы только ангелы, как могут быть свободны только птицы. Она жила полетом, парила в облаках, нежась в лучах ласкового солнца. А ночью спускалась вниз, чтобы присниться детям. И звезды тихонько перемигивались, тускнея рядом с ней.
Но однажды, когда она в очередной раз спустилась в город, она встретила людей. Совсем близко, лицом к лицу. От неожиданности она вздрогнула и отшатнулась – она думала, что все люди спят по ночам. Но, как и все ангелы, она была очень добрая и наивная. И она совершенно ничего не знала о людях. А люди смотрели на неё и не понимали. Они никогда раньше не встречали ангелов, и тоже совершенно ничего о них не знали. Единственное, что они видели, это то, что она была не такая, как они. Может быть, они просто не поняли, может по глупости или по незнанию, а может и то, и другое, или просто из зависти. Может, действительно, случайно. Как бы то ни было, никто уже не узнает, почему это произошло. Но так случилось, что её крылья оказались сломаны. Люди ушли, а на тротуаре, в грязи и пыли, остались два белых пятна, уже почти незаметных в темноте. Только луна, на миг выглянув из тумана, посеребрила своим светом воздушные белые перья, но тут же испуганно спряталась обратно.
А Ангел? Она попыталась взлететь, но не смогла. Обернулась, но там, за спиной, ничего не было. Совсем ничего. Она стояла и смотрела на растоптанные крылья. А потом побежала. И ветер, совсем не такой, как там, в облаках, больно хлестал её по щекам, бросая под ноги обрывки газет и пустые бутылки. Но она не могла остановиться и все бежала. А улицы прятали в лужах следы её маленьких босых ножек.
Утро застало ее на крыше одного из домов. Изможденная и растрепанная, она стояла на самом краю, и, казалось, еще мгновенье – и снова полетит, навстречу восходящему солнцу, к небу, к дому… Но она больше не могла летать. Она медленно попятилась, шаг, другой, и бессильно опустившись на колени, закрыла лицо руками и заплакала. Впервые в своей жизни. И небо от горя разразилось небывалой грозой. Дождь лил неделю, не переставая, ветер в негодовании выхватывал из рук зонты и швырял их на землю, а молнии разрывали тучи на куски, пряча за раскатами грома свою тоску. Шли дни. Буря постепенно стихла, и солнце раскрасило дома новыми, яркими красками, по-детски забавляясь палитрой цветов. Она уже не плакала, только в глазах больше не было той глубокой небесной синевы – только дождь. И немного тумана в самой глубине. Она перестала петь, как всегда поют ангелы, перестала танцевать, и даже совсем не разговаривала. Она потеряла крылья, но осталась душа ангела, которая все так же стремилась в небо, которая еще помнила ощущение полета и город внизу, такой маленький с высоты. Она потеряла свой дом. Ей остались только крыши домов, как напоминание, как попытка подняться выше. И еще море. Да, в Питере есть море, я-то знаю! На берегу этого самого моря и можно было увидеть Ангела. Она не подходила к воде - она забиралась на самое высокое дерево, пряталась в густых ветвях, так, чтобы никто не мог ее увидеть, и долго сидела, обняв руками колени. И смотрела, как яхты, смущая чаек, ловят тугими парусами непослушный ветер. И юный Норд-Ост снисходительно позволял им эту игру, порой пригибая мачты к самым волнам, чтобы дать белым барашкам пены дотянуться до края паруса и в то же мгновение разлететься миллиардами искрящихся брызг. Она сидела, замерев, пока закат не топил в огне остатки дня. В такие моменты она часто замечала, как непроизвольно напрягается спина, выгибаясь в тщетной попытке расправить крылья…
* * *
|
Прости за то, что много лет назад
Спасти тебя я так и не пришел,
Что за тебя я твой не принял яд.
И не подставил грудь под чей-то ствол.
Прости за то, что горечь нелюбви,
Я не испил вместо тебя до дна.
Прости за то, что не тонул в крови.
И боль утраты ты несла одна.
Прости за то, что жил я так легко,
Беспечно потакал своим желаньям,
Прости за то, что был я далеко.
И на себя не взял твои страданья.
|
Но вернемся к нашему Волшебнику. Он все так же гулял по городу в дождливую погоду со своим стеклянным мольбертом, все так же вдохновенно рисуя ЕЁ, дождем и туманом. Он снова шел по улицам, оглядываясь вокруг, чтобы в очередной раз полюбоваться окружающими домами, их безупречными стенами, колоннами, крышами… Крышами? Стоп. А это что ещё? Вон там, на крыше – там кто-то сидит, на самом краю, рискуя соскользнуть вниз от малейшего дуновения ветра! Безумец! Кто это? Мужчина? Женщина? Девушка. Точно, девушка. Теперь можно различить, несмотря на короткую стрижку и по-мальчишески хрупкую фигурку. Волшебник окликнул её, но она даже не пошевелилась. Ни минуты не раздумывая, он бросился вверх по лестнице. Наверх, на чердак, через трубы и небрежно сложенные кирпичи, спотыкаясь о доски и путаясь в брошенных кем-то тряпках. Дальше, на самую крышу. Вот она, так же сидит на самом краю. Он медленно подошел к ней и присел рядом на корточки.
- Здравствуйте, девушка, - сказал он.
Она не ответила.
– Вы сидите так близко к краю – это о…
В этот момент она обернулась. И он увидел ее лицо. Конечно, он сразу узнал ЕЁ. Ту, которую он искал столько лет. Разве он мог не узнать – каждую ночь он видел её во сне, он знал наизусть каждую черточку её милого лица, его пальцы помнили каждый изгиб её тонкого силуэта. Он столько раз с закрытыми глазами рисовал её портрет! Их взгляды встретились. Две пары глаз. Туман и дождь. Дождь и туман.
«Боже, как глупо!», - думал он. «Я искал её всю жизнь, а встретил так внезапно. Что я скажу ей?» Тысячи раз он представлял себе эту встречу и, казалось, знал наперед все, что скажет ей, все, что она могла бы ответить. Но сейчас, глядя в её большие испуганные глаза, цвета дождя, не мог сдвинуться с места. Он боялся, что неосторожным движением, случайным словом вдруг спугнет её, и она исчезнет, навсегда. Он не мог потерять её теперь, когда, наконец, нашел. И всё же, помедлив минуту, он протянул к ней руку.
- Не бойся, - прошептал он. – Я не причиню тебе зла. Все хорошо… Только не бойся... Я тебя не обижу…
Его рука легонько коснулась её плеча. Девушка вздрогнула, но не убежала. Она все так же настороженно, не отрываясь, смотрела на него. И вдруг, несмотря на ночную прохладу и моросящий дождь, ей стало так тепло и уютно от этого прикосновения, так успокаивающе звучали его слова, его тихий, низкий голос, проникая в самые дальние уголки её души, что страх прошел и она доверчиво придвинулась чуть ближе.
- Да ты же совсем замерзла! – он снял свой расшитый серебряными звездами плащ и накинул ей на плечи, попутно неуловимым движением начертив в воздухе неразличимый знак. И дождь тут же прекратился, тучи разошлись, обнажая бархатную, не по-питерски черную, подкладку неба. И не по-питерски яркие, сверкающие звёзды. Он рассказывал ей про другие страны, про чудеса, про удивительных, сказочных животных, и даже наколдовал ей маленького туманного ёжика. Ёжик смешно фыркнул, сморщил нос и растворился в воздухе. Волшебник все рассказывал и рассказывал… и думал, что он самый счастливый из волшебников на всем белом свете! А она улыбалась и слушала, склонив голову ему на плечо.
Они просидели так всю ночь, и когда близилось утро, небо стало светлеть и потускнели звезды, он показал куда-то наверх и сказал:
- Посмотри, видишь ту звезду – вон там, справа от Петропавловского шпиля? Я знаю её лично, мы всегда здороваемся при встрече. Если хочешь, я тебя с ней познакомлю. Слетаем?
- Я не могу… - она снова погрустнела и опустила глаза.
- Ты… - он сам испугался этой мысли. – Ты уходишь?
- Нет. Просто, я не могу… Не могу летать…
- Но почему? Ведь ты же Ангел!
- Откуда ты знаешь?... – удивленно спросила она и, отодвинувшись, внимательно посмотрела на него.
Волшебник широко улыбнулся в ответ, подмигнул и, кивнув на её тень на крыше, наклонился к самому её уху:
- У тебя крылья…
Она вскочила на ноги, отбежала на несколько шагов и, распрямившись, вдруг услышала тот самый звук. Звук, который знала от рождения, который все еще помнила – шорох ветра, играющего белоснежными перьями за её спиной! Сердце на миг перестало биться. Крылья!
- Крылья! – она звонко рассмеялась, и её смех разлетелся серебряными колокольчиками над просыпающимся городом. - У меня есть крылья!
Она легко вспорхнула, закружилась в воздухе, спугнув примостившихся невдалеке голубей, и снова опустилась на крышу.
- Ты – волшебник!
- Да. – улыбнулся он и взял её за руку. – Волшебник…
…Летим?
* * *
|
Она ни петь, ни плакать не умела,
Она как птица легкая жила,
И, словно птица, маленькое тело,
Вздохнув, моим объятьям отдала.
Но в горький час блаженного бессилья,
Когда тела и души сплетены,
Я чувствовал, как прорастают крылья
И звездный холод льется вдоль спины.
Уже дыша предчувствием разлуки,
В певучем, колыхнувшемся саду,
Я в милые беспомощные руки
Всю жизнь мою, как яблоко, кладу…
|
Говорят, с тех пор они всегда вместе. Просто Ангел и просто Волшебник. Дождь и туман. Они держатся за руки и почти никогда не расстаются.
Вы скажете, так не бывает, это все выдумки. А я отвечу вам – это чистая правда.
Посмотрите в глаза случайному прохожему, и вы увидите в них туман. Обернитесь вслед – и увидите бугорки от крыльев под одеждой.
Не отворачивайтесь от неба!
Небо – оно для всех.
|
|